— Какие ошибки допускают ваши ученики или в вашей профессии нет ошибок?
— Нет, ошибки есть. Но я всегда говорю: если уж ошибка произошла, или как по Станиславскому – если на сцене есть ружье, то оно обязательно должно выстрелить, и, например, не туда цветок пошел или не тот цвет. Если это повторить два или три раза, то это становится художественным приемом или принципом, а не ошибкой. В природе же ведь бывает какой-то дегенеративный листик, если это закрепить – также, как голландцы закрепляют любую болезнь на тюльпанах, - и это становится сортом.
— Есть ли запрещенные сочетания во флористике?
— Нет, сейчас все свободно. Существует теория золотого сечения Леонардо Да Винчи – и если делать все по принципу золотого сечения, то невозможного мало. Нет каких-то строгих правил как раньше. Условно говоря, нельзя ставить розы с гвоздиками. Если стойкость цветов одна и та же или можно технически это сделать так, чтобы вместе они жили одинаково, то можно творить что угодно. Я обучаю своих подопечных гармоничному взгляду и стремлению к совершенству, ну и все наши секретные технические приемчики нужны для того, чтобы человек не догадался, как это сделано. Только в этом случае человек готов платить за это деньги. Если обывателю понятно, как это сделано – значит, неинтересно.
— Ученики вас удивляют?
— Иногда удивляют своей яркостью и неординарностью. В Киеве у меня есть три любимые ученицы, и несколько в Петербурге. Они поражают меня своим неординарным взглядом. Например, один ученик с ног на голову перевернул цветок – но это было сделано умело. Так, что взгляд остановился.
— Многие говорят о том, что искусство бесполезно. Но для чего-то оно существует. Для чего?
— Для того, чтобы создать эмоциональный фон у любого человека. Даже у алкаша, бездомного. Это всегда услада для глаз. Если для человеческого глаза искусство приятно или взгляд задерживается, то поступают сигналы в мозг, появляются эмоции - или позитивные, или негативные - и мы тогда можем функционировать как химическая субстанция. Например, соцреализм давал только позитив. При Брежневе как нас воспитывали: жизнь будет праздник, не надо ни о чем думать. Счастливое детство, счастливая юность и обеспеченная старость. Тогда мы жили беззаботно, пускай и получали три копейки.
— Вы и в советские времена чувствовали свободу в творчестве?
— Да, конечно. Мне повезло с учителями. В первую очередь, это родители. Все начинается с семьи. Основа - это не школа, не улица, а только генный материал. Все от бабушек, дедушек, прабабушек. Совсем неважно, есть ли у родителей художественное образование, или нет. И не нужно даже быть графского происхождения. У человека «от сохи» бывает такое чувство прекрасного, такое чувство пропорции! Это мы широко видим в народных промыслах на наших родных просторах. Чувство цвета, чувство композиции – в прялках, в игрушках, в тканях. Это просто потрясающе! Бабушка у меня портниха – шитье, кройка, пропорция, цветы – это все от нее. Мама с детства увлекалась кино. Папа был слесарем на заводе - работа с металлом, пластиком, дизайн изделий. Потом я, став старше, пошел в Дом пионеров, художественную, театральную студию, которая все это расширила и углубила.
— Кто является вашим кумиром в области флористики?
— В первую очередь, это японцы. Японцы в своей икебане, хоть и жестокая нация (как они женщинам уродуют ноги с детства!). Также искусство бонсай – это взять нормальное дерево и превратить его в изуродованное. В этом есть своя эстетика, философия. Также как и икебана – она очень символична. Это в Европе флористика, скорее, меркантильна и функциональна – без особого символизма. А у японцев до сих пор - земля, небо – все эти детали несут религиозный, буддистский смысл. А в Европе это все расплывчато. Мы находимся в Евразии, или Азиопе, как сейчас говорят. Вот и вынуждены метаться между «умными и красивыми». Золотое сечение 3:5:8, оно и там, только с символикой. Но сочетание их взгляда на эти «извращения» плюс наша меркантильность и декоративщина – это наш стиль. Композиция из восточного лаконизма и европейского богатства – как раз в этом и вся красота.
— Как японцы оценивают российское флористическое искусство?
— В шестидесятые годы в России создавались первые клубы икебаны. Эти клубы были по всей стране при японских посольствах. Японцы в силу своего характера интересуются европейским искусством и перенимают его. Обмен происходит посредством России, Голландии, Швейцарии. Но на нашей территории больше чувствуется красота простого цветка – мы живем не в тропиках. У нас ценность цветка такая же, как и у японцев.
— Были ли у вас работы, раскрывающие русский колорит?
— Да, много раз. Например, в Сеуле я представлял русские мотивы. Просто из тех растений, которые были там. Отсюда я вез чугунки, самовар, мех. Я придавал их растениям русский акцент.
— Какой профессиональный и карьерный рост возможен во флористике?
— Во-первых, все приходит с опытом. Не обязательно сразу становится хозяином своего салона. Я всегда говорю мальчикам и девочкам, что лучше всего порубить сначала чужие деньги в чужих салонах, а потом уже открывать свой. Сначала нужно набить руку и получить опыт. Собственно, предела нет. Но для меня сейчас очень важно издавать свои книги, публиковаться в журналах, участвовать в показах – самовыражаться не в стол, а чтобы это и народ иногда читал. Мы же, все-таки, не «Докторская» колбаса, а «Любительская». Все понимают, что такое цветы, но не все видят их, и иногда не слышат ноты. Помимо своей клиентуры в идеале хорошо иметь свою мастерскую и свою галерею. Еще свое издательство. Чтобы самому выставляться, издаваться и самому преподавать.
— Был такой момент, что цветы вам просто надоели? Как с этим бороться?
— Когда я стоял за прилавком, от цветов тошнило после Восьмого марта. Потому что происходит перенасыщение, отравление цветом и ароматом. Я расслабляюсь, и все само собой уходит. Нужно почитать черно-белую книжку, и ли уставится в телевизор.
— Что для вас цветок?
— Это неотъемлемая часть жизни во всех шести чувствах. А шестое чувство – это чувство глубокого удовлетворения. У нас это чувство после рабочего дня, когда уходит весь холодильник, или когда радуют ученицы – я чувствую, что не зря преподаю уже двадцать с лишним лет.
— Какой у вас любимый цветок?
— Майский ландыш. С детства. А не любимый – иногда меня напрягает хризантема, особенно сантиния. Ее у нас много, почему-то, круглый год. Все-таки это символ осени – ей оформляли храмы на Покров Божьей матери. Весной от нее уже подташнивает.
— Как вы относитесь к яркой упаковке цветка, которая есть в изобилии в цветочных палатках?
— Чувство эстетики у русских все же присутствует. Просто в силу того, что мы живем в развалинах асфальта и грязных окон, у нас не ценится эстетика пошарпанных стен и зелени на них. У нас это считается землей и огородом. И в нашем Мурманске 9 месяцев в году – это снег и асфальт. Поэтому для нашего глаза, пускай это цыганщина или не цыганщина, всегда нужно что-то блестящее и чистое. По контрасту должен быть блеск. Поэтому мы стремимся к блестящим бантикам. Это хорошо нам, в Москве, где «кока-кольный лужковизм» в архитектуре. Китч – это тоже стиль.
— Значит, все, что продается в палатках – это китч?
— Нет, это не китч. Китч как стиль я очень люблю и уважаю. То, что на рынках и в палатках – это кичуха. Конечно, мы больше ценим интеллигентного клиента, но он, как правило, неплатежеспособен. А богатые тяготеют, опять же, больше к кичухе. Я считаю, что нужно воспитывать клиентуру. Для этого я просто делаю то, что я делаю. Если утрировать безвкусицу, то она превращается в произведение искусства. Чтобы увидеть и почувствовать вкус, надо обладать каким-то изъяном. Только на фоне безвкусицы можно увидеть гармонию.
— Чего вы хотите достичь во флористике на данный момент?
— Просто самовыражаться и творить.
http://www.proflowers.ru/articles/fl...orks/1013.html